История любви З.С. и В.Д. Глава из ненаписанной книги
Я пишу это текст в самолете, который мчит меня из Парижа в Тбилиси. Я придумала это путешествие несколько месяцев назад, когда поняла, что в этот день 14 октября, два года спустя, как ты умер, я не должна быть одна. Я должна быть с твоими детьми, твоими внуками, твоими невестками, твоей сестрой и, если повезет, с твоими друзьями.
Сейчас, когда я пишу этот текст, это воображаемое «письмо», твоя сестра, твои внуки, твой младший сын с твоей невесткой летят одновременно со мной из других городов. Мы летим на встречу друг с другом.
Один из моих любимых фильмов называется «И дождь смывает все следы». А теперь я знаю, что любовь побеждает все, даже смерть, неизвестным науке способом.
Кажется, этот немецкий фильм показывали как раз тогда, чуть больше сорока лет назад, когда я впервые увидела тебя в диссидентском доме наших близких друзей на улице Готвальда в Москве.
Хлебосольный московский дом, длинный стол, водка из «Березки», пироги, веселые пьяные разговоры обо всем на свете, иностранные корреспонденты и дипломаты. И ты, молодой, бородатый, в джинсовой куртке и джинсах, которые тогда невозможно было купить в Москве. Потом ты расскажешь мне, что тебе привезли их из Парижа.
Мы снова увиделись через пару лет, когда у меня уже был годовалый сын Филипп, моя мама сидела в Лефортовской тюрьме, мой отец каждый месяц носил ей передачи, а я заканчивала заочный факультет института иностранных языков имени Мориса Тореза. Тебя привели к нам в дом наши друзья, те самые, у которых я увидела тебя в первый раз, они хотели нас познакомить.
И познакомили: ты стал заходить к нам, ко мне и моему отцу. Ты предложил отреставрировать старинный круглый стол орехового дерева. Оказывается, помимо института прикладной математики, ты занимался реставрацией мебели.
Потом мы с моей крестной Зоей разработали «план-кинжал»: ты должен был перевезти меня, моего папу и сына Филиппа на дачу в Кратово, ту самую, откуда 3 августа 1982-го после ночного обыска мою маму Зою Крахмальникову увезли в «Лефортово». И вот в начале июня ты помог нам туда переехать, ведь ребенок должен был быть на воздухе.
Я не знаю, как произошло то, что потом сблизило нас и держало в течение 37 лет, сделало семьей. Ты должен был ехать с моим отцом забирать мою маму с этапа на Горном Алтае в августе 1983-го, а до этого собирался в отпуск к друзьям на Балтийское море. В рыбацкий поселок Апшуциемс. И ты предложил мне поехать туда с тобой и маленьким Филей. И мы поехали.
И там, в каком-то латышском саду, ты сделал мне предложение. Я сказала тебе тогда, что надо «просить моей руки» у моих родителей, как это принято в хороших домах.
С моим отцом не было проблем: вы уже подружились, а мама должна была вот-вот выйти из тюрьмы в ссылку. И вы решили с моим отцом, что когда ты поедешь встречать ее на Горный Алтай, там ты попросишь моей руки.
Потом ты рассказывал, как в августе 1983-го, когда вы встретили мою маму в Горно-Алтайске, когда около какого-то горно-алтайского камня остановились выпить коньяку «за встречу», ты встал на колено. И мама не возражала отдать меня за тебя замуж. Потом мой отец остался вместе с мамой в том ссыльном бараке в поселке Усть-Кан, который ей определили для жизни, а ты вернулся ко мне в Кратово и мы стали придумывать свадьбу.
Сейчас, в эти октябрьские дни, когда 9 октября в 39-ю годовщину нашей свадьбы о ней вспомнила моя дочь, а через два дня в тбилисском храме мы, надеюсь, будем поминать тебя во вторую годовщину твоей смерти, я думаю: как же нам всем повезло тогда! Когда мы в первый раз встретились в том самом доме на улице Готвальда в 1981 году и обсуждали немецкий фильм «И дождь смывает все следы».
Впереди была долгая жизнь. Моего отца арестовали вслед за мамой, через два года после нашей с тобой свадьбы. В день, когда родился наш второй сын Тимофей, получивший прозвище «тюремный мальчик». Ты ходил на работу каждый день, а потом ухитрялся собирать и носить передачи моему отцу в «Матросскую тишину», встречаться с адвокатом, ремонтировать книжные полки, которые до нашей встречи с тобой стояли в нашей московской квартире криво-косо.
Моего отца судил Вячеслав Лебедев, нынешний председатель Верховного суда, спустя годы он передавал мне через знакомых, что срок он-де выдал вполне «вегетарианский». Когда он был рекомендован российскими отцами судебной реформы на пост «верховного судьи», его не смущало, что он отправил на пять лет ссылки по этапу немолодого человека только за то, что тот подписывал письма в защиту Сахарова и Солженицына и за то, что его статьи выходили на Западе. Спустя годы этот самый «вегетерианский» судья Лебедев продолжает отправлять невиновных людей за решетку на долгие годы не только за подписание писем в защиту диссидентов, но за то, что они вышли протестовать на площадь, за то, что они не согласны с политикой существующей российской власти.
Когда моего отца отправили в ссылку к моей маме на Горный Алтай, мы с тобой по очереди ездили туда и возвращались в Москву. Наш третий сын — «Тихон-освободитель» родился в день, когда стало известно, что Михаил Горбачев подписал указ об освобождении его бабушки и дедушки из ссылки.
Наши сыновья выросли в любви, мы дружили с ними и потом они дружили со своей маленькой сестрой, которая родилась, когда старшему уже исполнилось шестнадцать.
Ты забросил свою математику, стал верстать книги и журналы, а потом придумал делать витражи и лампы. Специально пошел на курсы, чтобы научиться паять и соединять разные кусочки цветного стекла с серебряной проволокой. Ты занялся домашним хозяйством, пек пироги, лепил беляши и варил супы, позволяя мне заниматься любимой профессией.
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а порадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносись. Любовь никого не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».
В этом Послании апостола Павла к Коринфянам все очень точно. И «любовь не ищет своего» — это про тебя.
Ты построил для всех нас два дома: один в Москве. Другой — в Кратово. Там все сделано твоими руками: книжные шкафы, столы, полочки, лампы. За несколько месяцев до смерти ты посадил сад, почти вишневый, но и яблони, груши, сливы и даже черешню — двадцать маленьких деревьев.
Розы и сирень.
Когда ты заболел, я говорила тебе, что не смогу стать медсестрой. Я не умею ничего. Но я научилась. Я научилась почти всему: менять памперсы и протирать раны. Но я не умела и не умею делать уколы.
Я всегда думала, что когда люди знают, что они умирают, они прощаются с близкими, вспоминают прошлое, пишут завещание, говорят важные слова и много чего-то еще.
Ты не прощался, ты надеялся жить. Теперь думаю, что ты просто жалел меня и поэтому не прощался.
Единственное, что ты сказал: где тебя похоронить и попросил отдать несколько инструментов твоим друзьям. Кажется, все.
Когда за месяц до твоей смерти тебе принесли показать маленького внука Мишу, которому в тот день исполнился месяц, ты заплакал и сказал: «Теперь можно умирать».
Ты прожил еще месяц и в последнюю ночь попросил у нашей дочери зажечь тебе сигарету: ты был так слаб, что сам не мог это сделать.
Последние осенние месяцы: сентябрь и октябрь 2020 года я очень боялась спускаться со второго этажа утром в твою комнату. Я знала, что ты мог умереть каждую ночь.
И в то утро 14 октября мне очень не хотелось просыпаться.
Я зашла в твою комнату и увидела, что ты смотришь вверх. И я поняла, что теперь я осталась одна.
Потом были похороны, долгое прощание и множество друзей, твоих и друзей наших детей, людей, которые знали и любили тебя.
Следующий год я прожила без тебя с нашей собакой на даче, и был большой мороз и много снега.
Год назад, в октябре 2021 года, я сказала себе, что хочу жить дальше и пусть это будет новая жизнь без тебя и с тобой.
Но потом случилось 24 февраля и наши дети уехали вместе с женами, детьми и собакой.
Я стала часто ездить на дачу, смотреть на твой любимый кедр, который ты посадил, я срубила одну из двух берез, которая захирела. Я собрала несколько вишен и пару черешен— твои деревья начинают давать плоды.
Иногда я думаю, что тебе было бы невыносимо жить сейчас, в этом новом мире. Ты, который помнил рассказы своего отца о Великой Отечественной, еще несколько лет назад смотрел с детьми и внуками парад 9 мая на Красной площади. Смотрел только потому, что это была память об отце, прошедшем фронт и потерявшем своего любимого друга на той войне.
Ты бы сегодня очень страдал.
Я уверена, ты знаешь, чем заняты твои дети: один из них стал писателем, другой — занимается журналистикой, считая ее профессией, которая может остановить войну, третий — пишет важные статьи о том, как устроена экономика России. Твоя маленькая дочь, ставшая взрослой, хочет учиться в Ecole du Louvre.
Твои внуки за эти два года повзрослели: старшие вспоминают, как ты рассказывал им страшные сказки, танцевал вместе с ними под громкую музыку у нас на кухне, девятилетняя внучка Нина, семь месяцев назад переехавшая в Грузию, мечтает о твоих сырниках, шьет смешных зверюшек, одного из которых я теперь вожу в чемодане, как талисман.
Я же — просто живу и сейчас еду на встречу к нашим детям.
Чтобы вместе с ним вспомнить в этот день о тебе.
Никто из нас не знает, увидимся ли мы с ними снова через год.
За два года, что тебя нет, мир и все мы изменились до неузнаваемости. Никто не знает, что с ним будет завтра и через два дня.
Правда, мы с тобой и раньше никогда не строили планов и не знали, что будем делать и куда поедем на следующий год. Единственное для нас было неизменно — летние поездки в Крым, в Судак. Но то было — тридцать лет назад.
Сегодня Крым для нас — невозможен. И не только потому, что невозможно возвращаться в те места, где ты был счастлив.
Все, кто терял самых близких людей, знают набившие оскомину фразы: «Время лечит», «незаменимых нет», «человек жив, пока его помнят». Это так и не так.
Вас было трое, три друга: Дима Борисов, Миша Тименчик и Витя Дзядко. Ты присоединился к ним последним.
Сегодня, когда люди теряют самых близких каждый день, и их смерти и гибель — не естественны, не нормальны, чудовищны и несправедливы, может показаться странным, что я рассказываю личную историю. Как будто для меня не существует остального мира.
Это не так.
Но как бы там ни было и что бы нас не ждало в будущем, история любви — это то, что с нами остается навсегда.
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла , не радуется неправде, а порадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносись. Любовь никого не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».