«Исходник». Стихотворения из книги и новые стихи

* * *

Как человек большого срока годности —

я был уверен, что не пропаду

в эпоху тошнотворной безысходности,

с поправкой на словесную руду.

Но в результате — я обрел потерянность,

двойной войны неумолимый лик,

и не спасла моя самоуверенность —

всех русских, покидающих язык.

Теперь не важно: крестные объятия,

бордель в брюсселе или черный схим,

вам не сбежать от нашего проклятия —

мы отомстим — хорошим и плохим.

В одном флаконе: гений и посредственность —

вы все с мечом пришли в мою страну,

и ваша коллективная ответственность —

впадает в коллективную вину.

Живых костей и мяса наворочено

и ночью захоронено во рву,

россии — нет, она — давно просрочена,

она сгнила — во сне и наяву.

Под ней — совокупляются опарыши,

над ней — гудят архангелы дерьма,

и только белорусские таварышы —

испытывают радость без ума.

И этот ров, бескрайний до беспамятства —

по нём плывут столетия в мешках,

а между нами — только знак неравенства,

гадание на крови и кишках.

Уже видна в прицел — эпоха мщения,

народных приговоров без суда:

виновны — все, но только мне — прощения

за вас за всех — не будет никогда.

* * *

Воскресенье, давно поутихли 

в чате нашего дома дела,

и вечернее плавится в тигле —

солнце необходимого зла.

Боже, замысел твой провисает,

как белье на веревках судьбы,

кто сказал, что культура спасает,

нет, она производит гробы.

Сквозь контактные линзы авгура —

я смотрю кинофильмы страны,

чья великая в мире культура —

не спасла от вьетнамской войны.

Сотни тысяч сгорели в напалме,

миллионы пробиты свинцом,

но не прокляты фолкнер и палмер,

и не назван апдайк подлецом.

А чего вы хотите от слова,

от художника, от ремесла,

чтобы живопись снова и снова

от войны и от смерти спасла?

Чтобы музыка всех воскресила,

защитила ребенка и мать,

чтоб поэзии крестная сила —

разучила людей убивать?

Мы — российские книги на бревна —

раскатаем и выстроим дом,

даже если культура виновна,

то виновна культура в другом.

Но пока — наши слезы горючи,

мы пройдемся мечом и огнем,

и толстого снесем после бучи,

и худого в подкову согнем.

Сгинут пушкин и чехов куда-то,

и тогда мы погасим костры —

над могилой российского брата

и его белорусской сестры.

17.04.2022

* * *

В овраге, на холме — я спал в огромном доме:

наполовину — пуст, наполовину — полн,

я книгами топил камин в кубинском роме —

и слышал шелест волн, и слушал шелест волн.

Его перебивал: то монотонный зуммер

сверчков в кустах, то эхо от вины:

как все же — хорошо, что так внезапно умер,

что не дожил мой папа — до войны.

Иначе, он бы выл, как старая собака —

от боли, под обстрелом, без лекарств,

в херсонской оккупации, страдающий от рака,

но взял его господь — в одно из лучших царств.

Иначе, он бы знал, как могут эти суки —

со смехом убивать, насиловать и жечь,

но взял его господь, как мальчика, на руки,

как сына своего — от муки уберечь.

И вспомнил я сейчас, в апреле, на изломе —

весны, когда мы все — обожжены войной,

про папу своего, когда я спал в роддоме:

он плакал надо мной, он плачет надомной.

30.04.2022

* * *

Много в здешнем воздухе — металлов,

песен из разбитого стекла,

сквер древесный, каменный чекалов,

бьет фонтан, чья молодость прошла.

Мы вдвоем и наши дни двоятся,

повторяя зрение и звук,

голуби воркуют, но боятся —

пить вино и хлеб клевать из рук.

Гули-гули: ранним утром — пули,

ночью — мародерские костры,

мы — от хлеба и вина уснули,

притворились, что уже — мертвы.

Нам, отныне — не блистать на сценах,

нам лежать до самых лучших дней,

как два камня — полудрагоценных,

в голубой оправе голубей.

Будет все: культурная отмена,

дикие погромы и резня,

будет выть воздушная сирена

с кровью — для тебя и для меня.

Над военной и над мирной частью,

будет выть, оплакивая тех,

кто — любил и кто — стремился к счастью,

и живой, и даже — смертный грех.

Подгнивает памяти гангрена,

и весна сбивается с пути: 

мы проснулись — вновь звучит сирена,

а сирень — успела отцвести.

18.05.2022

* * *

                             Алексею Цветкову

Я брал за аренду вчерашнего дня,

по нынешним меркам — не много,

и бог, что за пазухой жил у меня,

следил за коммерцией строго.

И с богом, лишенным родительских прав,

ходили мы слева — направо,

жрецы называли меня — изяслав,

торговцы: то — изя, то — слава.

И тот, кто смотрел из грядущего дня

на эту недвижимость в прошлом —

он верил не в бога, он верил в меня,

он видел бессмертие — в пошлом,

обыденном, тусклом, гниющем во тьме,

и пишущем справа — налево,

в горящий фонарик на самой корме —

ковчега, библейского древа.

Он верил, и звали его — ибрагим,

и с ним его крестная сила,

а нынче, все прошлое было — моим,

и после, все прошлое — было:

Молитвенный камень, бумага, металл,

а ножницы — я дорисую,

и маленький бог мой — за пазухой спал,

похожий на опухоль злую.

А после — распалась преступная власть,

с пустой похоронкой в конверте,

а после, а после — вся жизнь пронеслась,

вся жизнь пронеслась после смерти.

20.05.2022

* * *

Вместе с обожженной глиной

мы сварганили уху:

воскресенье — воск пчелиный,

постоянно на слуху.

И привязанные к мачте

наши детские мечты:

вы не смейтесь, вы не плачьте,

вы не бойтесь чистоты.

Мы плывем за одиссеем

девяносто дней войны,

мы стареем, мы лысеем,

и кому теперь нужны?

Я несчастных окликаю

и сигналю кораблю:

мне нужны, степному краю,

родине, я вас люблю!

Солнце — огненной заплатой

во хрустальных небесах,

здесь, под материнской платой,

в грязных тогах и трусах —

Вы нужны, как кинопленка,

доказательство вины,

на войне — мечты ребенка —

это — пво страны.

Это — клык морского волка,

хвост данайского коня,

вы нужны, живите долго,

чтоб оплакивать меня.

Ветер нам доносит пенье:

это наш еврейский брат —

поминает воскресенье

и приветствует шаббат.

21.05.2022

* * *

Я сжимаю в троеперстии круглый ползунок луны —

чуть вдавлю его в отверстие — передвину в ваши сны,

сквозь винтажное звучание с плесенью, как сыр дорблю,

тишину по умолчанию — до утра установлю.

Лето в буче и в гостомеле, зреют звуки на словах,

чтобы люди мира помнили — это мы лежим во рвах,

до сих пор еще не найдены — вот нога, а вот рука —

дети гришины и надины, безымянные пока.

А вокруг — сады и грядочки совершают свой обряд,

нам кроты поют колядочки, нам медведки говорят:

мол, на всех в достатке сырости, здесь — подземный водоем,

говорят, мы скоро вырастем и до свадьбы заживем.

Время ижицею тужится в круге отчего угла,

под случайный камень — лужица свежей крови натекла:

словно черный диск виниловый — сингл неба и земли,

погрузили в спирт этиловый, но прослушать не смогли.

Новый день с войной подружится, даже смерть уйдет в запас,

и на свадьбе обнаружится — это вы убили нас,

вы, двоюродные братия, пригласив встречать рассвет —

заключили нас в объятия и сломали нам хребет.

Растоптали угощения, весь изгадили прием,

и теперь, мы — дети мщения, мы, и под землей, найдем,

вновь луна правее сдвинется — больше вам покоя нет:

будет ницца или винница — мы обнимем вас в ответ.

08.06.2022

* * *

Я — сон, который снится вам в стране, войною опалимой:

ясон, идущий по волнам июньской шерсти тополиной,

сквозь веки, сквозь года и дни, в кустах компьютерного кода —

мы наблюдаем две родни, две ненависти, два исхода.

Один исход — отец и мать, окно в саду, песок и сода,

и я могу его назвать — исходом моего народа,

под слезы от днепровских вод, под вой сирен внутриутробных,

и это будет все — исход моих людей, давно свободных.

Другой исход — побег, отъезд, брезгливость к собственному дому,

и страх, что фараон отъест еще кусок рабу любому,

вы отправляетесь в запас — в израильское бологое,

и я не осуждаю вас, но ваш исход — совсем другое.

По саранче — сбегает вошь, июнь лежит ногами к маю:

убью тебя, тогда — поймешь, убей меня — не понимаю,

я — сон сплошной, бессвязный крик, и явь — перед грядущей битвой,

с горы спустившийся старик — худой, сутулый и небритый,

я — милосердия редут, и весь — шипованная бутса:

для тех, которые — уйдут, и тех, которые — вернутся.

10.06.2022

Приходит время пьяных вишен,

душистых персиков, жары:

пора, мой друг, врубить кондишн —

по новым правилам игры.

А лучше — выйти в сад без края,

застегнутый на всю звезду,

где нет — ни смерти, ни вай-фая,

чтоб люди трахались в саду.

Пусть нам — прекрасным и брутальным

не помешают муравьи,

и твой мешок, побывший спальным —

бессонным станет от любви.

И как не тяжело на сердце —

родная, не считай минут,

пусть наши броники и берцы

не по уставу отдохнут.

Чудесный сад разбил всевышний,

да слишком много в нем земли:

большие персики и вишни —

сквозь нас навечно проросли.

Корнями не задев осколка,

не тронув пулю в животе,

у незнакомого поселка,

на безымянной высоте.

29.06.2022

* * *

Когда я сплю — я прижимаюсь к слову

и обнимаю угольный овал,

ведь то, что не подвластно гумилеву —

я съел, я выпил, я поцеловал.

И отпустил бродить по волнам нила,

смущая рыб, на вольные хлеба,

благодарю, за то, что не любила,

что от другого понесла раба.

Пускай теперь ромеи будут править,

в кромешной тьме выгадывая путь:

где запятую, где тире поставить,

куда дефис с кавычками — воткнуть?

А я проснусь, чтоб жить в краю черешен,

писать картины втайне от жены,

но в наши краски кем-то мне подмешан 

флакончик масла с запахом войны.

И этот запах душу разъедает —

всем тем, кто исступленно убежден:

хороших римлян больше не бывает,

и греков, и примкнувших к ним племен.

Кто заключил себя в бетонный кокон,

установил на истину кашрут,

я к ним открою миллионы окон,

я соглашусь: пусть римляне умрут.

Пусть сдохнут все: с рогами и без рожек,

сгорит в аду имперская семья,

убей — плохих, а я убью — хороших,

и самым первым — я убью себя.

05.07.2022

Фотография Анны Матасовой