Что вы могли сделать?

Aidan Salakhova: Оккупант оккупировал и Россию, чувства вины нет, есть чувство чудовищной злобы.

Самые, пожалуй горькие и исчерпывающие комментарии написали:

Larisa Platonova: Я сделала все, что могла: ходила на митинги, пыталась переубедить окружающих( друзей, коллег) активнее участвовать в общественной жизни, участвовала в выборах, никогда не голосовала за эту власть. Последние месяцы , а также убедили меня в том, что говорить здесь не с кем и не о чем.

и

Лилия Винокурова: Я простая пенсионерка и бороться с режимом для меня это все равно, что бороться со стихией, которая тебя все равно перемелет. Но я старалась и стараюсь как то переубедить моих знакомых и близких, научить их видеть правду. Можно я скажу, как я вижу главную ошибку нашего любимого либерального движения? Ощущение себя элитой и обращение к избранным. Народ не воспринимает информацию и призывы, когда его называют ватой и быдлом к примеру. Им приятнее послушать скабееву, которая говорит с ними на одном языке. Ну вот как то в.и.ленин был в этом отношении эффективнее.

Мы выбрали еще несколько интересных комментариев:

Gorskaya Ilona: Ощущаю. Вина, безусловно, лежит на всех нас. А вот можно ли что-то сделать — вопрос.

Спэниш Рики: Представляю себя гребцом прикованным к веслам на галлере. И вроде как я могу не грести ибо не согласен с действиями капитана. Но могу ли? Мне говорят, раскуем, если пойдешь к пушкам. Делаю вид что не слышу и продолжаю грести.

Лана: Стыдно, не стыдно.. Что теперь мусолить? Да страшно мне, что позволили превратить себя в покорный, тупой скот.. Под 10 млн. в Украине без света и тепла, сбитые ракеты падают на территорию Польши. А мы тут сопли разводим. И ощущение бессилия и ужаса оттого, что лично не могу это остановить.

Svetlana T: Иногда полезнее быть тем тихим чуваком из 12 разгневанных мужчин, который сеет зерно сомнения в людях, а не забирается на стол с лозунгом, который эти люди слушать не станут.

Elena Anankina: Умом понимаю — наверное, надо было или участвовать в политике активнее (не просто ходить голосовать против), или уезжать раньше. Это не переломило бы ход истории, но облегчило бы совесть. Чувствую — что никакого права жить у меня не было, нет и не будет. Очевидно, что это мое чувство довольно сильно мешает мне выполнять свои обязательства перед детьми и помогать тем, кому сейчас на самом деле плохо. Поэтому чувства такие в себе и в окружающих стараюсь глушить.

Natalia Timoshnikova: Долгое время билась с «ветряными мельницами». Думала, «все начинается с тебя». С 2019 г. выдохлась. Ограничила общение и полномочия кругом семьи. Но даже для близких, не нашла, видимо, нужные слова и аргументы. Об этом жалею. Теперь постоянно говорю со своими детьми, потому что боюсь, что и в них прорастет этот ужасный «вирус» лжи и стремления к насилию. В этом и вижу свое предназначение. Остальных переубедить не пытаюсь.

Gorgulenok: Наверное, каждый из нас ничего не мог изменить в одиночку, но все-таки очень странно читать «я что мог делал, на выборы ходил». Гражданский долг вообще-то выборами далеко не исчерпывается.

Elena: Когда началась война, первое, что пришло на ум : «Если ли бы такие как я молодые и свободомыслящие педагоги остались работать в школе и вырастили бы новое, свободолюбивые поколение, может быть судьба России была бы иной!». До того как уехать из России в конце девяностых я голосовала за Яблоко, потом наблюдала издалека за политической жизнью в России, и не считала себя в праве судить русских, живущих в России за их желание жить в стабильной стране. История показала, что они ошибались и я вместе с ними.

Екатерина Лаптева: Думаю лично я — нет, хотя меня последние годы тошнило от происходящего.

Ник Овалов: Коллективная вина — да. Личная — нет. Я был против оккупации Крыма в 2014, против любой агрессии в отношении Украины, выступал против в том числе открыто и придерживался позиции все эти годы. Я делал то, что было в моих силах. Моя совесть чиста, но чувство вины все равно останется.

Лельчук Юрий: Как обыватель, не политик и тем более не революционер, я сделал все, что был должен и даже немного сверх того. Поэтому я вины не чувствую, только чувство ненависти.

Ekaterina Menshikova: Вину — нет. Ответственность — да. Но я сделала то, что было в моих силах — увезла из России в 2015-м 13-тилетнего сына. Он моя главная ответственность.

Olga Isupova: Нет чувства вины — есть бессилие и ярость.

Tatyana Baybatrova: Наверное, я чувствую свою вину в том, что мало интересовалась политикой и не выходила в свое время на митинги. Возможно, если б нас было больше тогда, на митингах, все пошло иначе. Я бы сама себе смогла сказать, что я хотя бы что-то делала. Сейчас я чувствую свою вину, за то что поздно спохватились...

Nataly Moiseeva: Да вроде нормально все делала, особо нечего исправлять. Выборы не пропускала, на митинги ходила, точку зрения свою вслух озвучивала и в дискуссиях отстаивала. Это все не помогло, против лома нет приема. Возможно, если бы каждый сознательный гражданин вел себя не просто как гражданин, а упоролся бы лет пятнадцать назад в политический активизм и посвятил бы жизнь борьбе с режимом, несанкционированным митингам и отсидкам — это оказало бы большее влияние на ход истории. А возможно, что и нет.

Катя Горобец: Дня не проходит, чтобы я не задавала себе этот вопрос. Если честно на него отвечать — ничего. Даже если бы я протестовала в два раза больше, обьективно ничего бы не изменилось. Было ли менее жутко и стыдно? Думаю, нет.

Maryna Nadeyina: Я украинка. Свою вину ощущаю. За то что поддерживала «какая разница, на каком языке говорить» за игнорирование войны 2014 года, за слабую гражданскую позицию в прошлом и нежелание разбираться в политике, за поддержку российского медийного и культурного продукта в прошлом. Не понимаю, как обычные россияне могут не чувствовать части своей вины.

Татьяна Фололеева: Нет, делала все, что от меня зависело. И голосовала, и митинговала и помогаю кому могу сейчас. К сожалению все это не работает.

Max Movko: Да. И одновременно стопроцентная уверенность, что и поправить ничего бы не мог.